Жизнь ДО и ПОСЛЕ болезни. Часть 1

Верите ли вы, дорогие читатели, в такую теорию: души – бессмертны, а, воплощаясь в физическом теле, души на земле проходят различные жизненные уроки, чтобы после усвоения урока «перейти» в следующий класс в следующей жизни?

Согласно данной теории, все наши жизненные проблемы, трудности и неурядицы – это уроки, которые нужно пройти и выучить. И если взглянуть с этой точки зрения на людей и нашу жизнь, понятие о том, кто же из нас – избранный счастливчик, а кто – неудачник, в корне изменяется…

Героиня сегодняшней статьи – Ольга Левандовская — уже обрела известность в своих кругах. Она – не телезвезда, не актриса, не поп-певица и не миллионер со страниц журнала «Форбс». Она – офицерская жена и мама двоих мальчуганов. Но известность ей принесла ее… болезнь.

Когда все это с ней началось, они с семьей жили в г. Снежногорске Мурманской области, по месту распределения мужа (он – офицер-подводник). Старшему сыну Максиму было уже 9 лет, а чтобы он не скучал, родители «подарили» ему младшего братика Арсения. Ольга – психолог по образованию, работала на судоремонтном заводе, муж ходил в рейсы, детишки росли – казалось бы, в тихой и спокойной семейной гавани ничто не предвещало шторма…

Ольга: «Как сейчас помню — 28 мая 2010 год. Я проснулась с ощущением острой боли в животе. Сене тогда было 11 месяцев, и я, как ответственная мать, покормила его грудью, вручила мужу, затем собрала вещи, вызвала такси и поехала прямиком в больницу. Меня госпитализировали в терапевтическое отделение —  «типа полежать и капельницы покапать». Но когда сделали УЗИ, оказалось, что ситуация плохая — что-то не так с желчным пузырем.  Врач-хирург* не счел важным меня даже осмотреть.  Меня наблюдал зав. терапевтическим отделением, знакомый нашей семьи, который носил результаты моих анализов и обследований хирургу, впоследствии же и оперировавшего меня.  Мне разрешили находиться в терапевтическом отделении под присмотром и уходить домой. Грудью кормить запретили, так как лекарства принимала сильнодействующие».

Ольге поставили диагноз — обострение гастрита. Она ходила на капельницы, корчась от боли и жалуясь на это врачу, который, в свою очередь, смеялся и говорил  — «Есть чему болеть – гастрит, бульбит, покапаем тебя и всё!»

Но боль не проходила. Ольге назначили гастроэнтероскопию, по итогам которой врачи ничего нового не нашли. Правда, в диагнозе засомневались. Так прошло 5 суток.

Ольга: «На шестые сутки я взвыла: «Сделайте что-нибудь, прооперируйте меня, вырежьте, я больше не могу!» И вот врачи снизошли и сделали мне экстренно УЗИ. Тут-то и выяснилось, что у меня уже начинается гангрена желчного пузыря. Все эти 6 дней я буквально ползала по полу и орала от боли, при этом ещё домой ходила, еду готовила семье, свернувшись калачиком после капельниц. До сих пор непонятно, как за 6 дней желчный пузырь не лопнул. Врачи ужаснулись, сообщили, что мне вообще 2 часа жить осталось, что в Петербурге есть компетентные специалисты, но меня в таком состоянии довезти не успеют. И только после этого мне сделали экстренную операцию».

Мама Ольги, прибывшая из Петербурга к дочери, после операции поинтересовалась у врачей, почему они выбрали лапароскопию вместо полостной операции, и получила ответ, дескать, ничего вы не понимаете, это новая медицина, да и вообще операция была крайне тяжёлая, всё было в желчи, шло загноение, и вообще вы нас только благодарить должны. Как выяснилось позже, при гангреноидном состоянии органа врач практически ничего не видит, а потому лапароскопию делать было нельзя.

Ольга: «Если бы не ждали столько времени и сразу прооперировали, то не было бы таких последствий тяжелых. После операции я была жёлтой, как китаец. В анализах показатели билирубина указывали, что что-то не так, но врач опять ничего не хотел замечать. 7 дней я терпела капельницы, опять корчилась от боли, не могла ни есть, ни пить, стояла высокая температура… Всё это время со мной были мама и муж. Меня выписали перед июньскими праздниками. Я к детям рвалась сильно, да и доктор сказал, что всё в порядке — и я отправилась домой». 

И вот Ольга дома. А боль не проходит. На следующий день после выписки она сходила в больницу на капельницу, и тут температура тела поднялась до 38 градусов. В больнице Ольге посоветовали успокоиться и принять парацетамол. Но с каждым днём Ольге становилось всё хуже и хуже. Когда она поняла, что боли такие же как, и в начале болезни, то вернулась в больницу. Там, вместо операции, сославшись на праздничные дни и субординацию, чтобы не тревожить врача, который замещал главного врача, медсёстры поставили Ольге клизму: они решили, что она просто дома что-то не то съела. Как позже выяснилось, на тот самый момент уже пару часов назад у Ольги возник перитонит.

Ольга: «Это было дикое унижение и издевательство, так как даже нормальных клизм у медсестер не было. А боли были такие, что и передать страшно. Они зашевелились, только когда меня стало рвать и, простите, я начала мочиться чем-то чёрным, как уголь. Медсестры стали меня обезболивать трамалом (наркотический анальгетик, сродни морфину), который мне с моим низким весом был противопоказан. Через 4-5 часов меня потащили на рентген, который был уже не нужен, зато после рентгена они, наконец-то, «созрели» сделать УЗИ, которое показало, что во мне уже 1,5 литра гноя. Естественно, врача все-таки пришлось потревожить. Когда пришёл врач, я уже не плакала, а выла, как зверь. Врач сказал, что мне осталось жить один час и мне пора прощаться со всеми».

Операция была очень тяжёлой. Ольга проснулась после наркоза в реанимации в удручающем положении: с огромной дыркой посреди живота — это был дренаж — сигара, — столь древней методикой уже давно никто не пользуется, а желчь, вытекающая из раны, разливалась по телу и разъедала всю кожу. Вены после капельниц уже были попросту не видны. Ощущение собственной беспомощности Ольгу угнетало.

Ольга: «И вот я лежу после операции… Во мне — 5 дренажей со всех сторон, боли нестерпимые. 7 суток в реанимации в крайне тяжёлом состоянии… Я не знала – выживу вообще или нет. Мой вес тогда составлял 30 кг. Катетер для капельниц мне поставили только через 4 дня – вен вообще не было видно. У меня появились пролежни. Это было ужасно. Вообще отношение мед. персонала там оставляло желать лучшего. Я провела без сна несколько суток – я просто боялась заснуть. Я просила медсестёр позвать доктора, потому что знала, что мне необходимо поспать, иначе я сойду с ума. Но никто не пришёл и никого не позвал. Сжалилась только одна медсестра, они принесла книги и дала феназепам. Только под утро врач прописал укол. Названия лекарства мне не сказали, сказали лишь: «Какая тебе разница, что тебе колют, что надо, то и колем». Вот только я не просто так спрашивала – на это лекарство у меня пошла аллергическая реакция…»

Через несколько дней Ольгу перевели в общую палату. Картина осталась адовой: врач продолжал наблюдать «перестанет ли желчь течь сама», «заботливая» врач – зав. отделением хирургии, которая ассистировала и помогала в дальнейшем оперировавшему хирургу, решив выдавить гематому, спровоцировала кровотечение. Тяжелобольному человеку необходим покой, но Ольге покой только снился в те редкие часы, когда ей удавалось поспать – каждый час ее дренажную трубку, торчащую посреди живота, дергали, смотрели. Резервуар для сбора желчи муж ей сделал сам — примотал трубку скотчем к жестяной банке, так Ольга и ходила. Медсёстры забывали поставить укол, тогда Ольгина мама ходила к ним и умоляла помочь ее дочери.

В какой-то момент Ольга проснулась от сильного кровотечения: вокруг бегала медсестра, не понимающая, что же ей вообще делать. Пришедший и. о. главного врача – он же оперировавший врач – тоже затруднился определить, что же происходит.

Ольга: «Мне вкололи кровоостанавливающие лекарства, а я просто говорила маме, что я умираю. Я действительно так думала: 3 недели из меня выходит желчь – с такими показателями не живут. Но Бог хранил меня всё время, даже во время операций. Пришёл мой лечащий врач и сказал, что через сутки я должна быть в Санкт-Петербурге. Все эти сутки кровотечение остановить не могли. Когда моя мама, купив билеты, пришла к врачу и попросила медицинское сопровождение в дорогу, ей ответили: «Вот сама и сопровождай». С трудом выбили мне медсестру, хотя я могла умереть прямо в самолёте, мой муж сам договаривался со спецтранспортом из аэропорта до больницы в Петербурге».

Когда героиню нашей статьи увидели петербургские врачи, то сказать шокированы – ничего не сказать.  Их привел в изумление вид дырки посреди живота, которую мурманские врачи не зашили, сказав, что она сама зарастёт. Ольгу тут же определили в реанимацию. Врачи были удивлены, что она вообще до сих пор жива. Но сделали ещё одну операцию, но уже не в полном объёме, потому что полную она бы не перенесла.

Ольга: «Снова операция, снова наркоз, снова несколько суток в реанимации… А потом завертелась карусель… Были осложнения, после операций я опять лежала в больнице. Потом мне сообщили, что вся семья планирует переезжает из Мурманска в Петербург. Младший ребенок к тому времени только начал ходить. Все члены моей семьи по очереди дежурили возле меня.

Тогда я поняла: моя жизнь навсегда поменялась. Она разделилась на ДО операции и ПОСЛЕ.

От постоянного лежания у меня атрофировались мышцы. Я не могла ни одеться, ни есть, ни говорить, ни писать… Тогда я замкнулась в себе.

Когда я вернулась на север и пришла в больницу за объяснениями, то даже не кричала. Но врачи стали мне говорить, что я сама виновата в своём положении, что мой проток (между поджелудочной железой и желчным пузырем) просто сгнил, а мой лечащий врач мне делал якобы уникальные операции.

Вообще причин, из-за чего этот самый проток стал срастаться и загнил, две: особенность моего организма к регенерации тканей и вероятность того, что во время операции доктор лазерным ножом повредил эти самые ткани.

Было и мерзко, и противно. Я у мурманских врачей попросила помощи в восстановлении. Они мне отказали. Мама выбила мне лишь несколько пачек дорогостоящего лекарства. Единственное, что они мне пообещали – это дать направление в Петербург при первой же моей просьбе. Впрочем, они опять меня обманули. У меня в очередной раз пошла желчь под кожу, меня попросили сдать различные материалы на анализы, после которых назначили лечение по диагнозу «обострение пиелонефрита». Когда я с этим диагнозом приехала в больницу в Петербург (Клиническая больница №122 имени Л. Г. Соколова) – врачи схватились за голову. Направление на поездку и обследование на севере мне так и не дали. Я с мамой сама дозвонилась до питерских врачей, они даже прислали бумагу, что ждут меня на операцию срочно, и только после этого мне дали направление, причём написали, что результаты анализов у меня хорошие, и что я еду по собственному желанию.

И вот в Петербурге мне сделали очередную операцию. Она длилась 4 часа, потом сутки я не могла отойти от наркоза. Из-за особенностей операции и моего состояния операция не прошла, как надо, поэтому еще через 3 дня мне сделали ещё одну операцию. Мне расширили проток, который почти сросся».

Спустя месяц Ольга вернулась на север, где дома все это время с двумя тяжело болеющими детьми оставался муж. И тут Ольга решилась написать два заявления — в прокуратуру и страховую компанию, для получения инвалидности. Началось расследование событий,  произошедших с Ольгой  в ЦМСЧ № 120 Мурманской обл. г. Снежногорск.

Ольга: «Поскольку установлением факта инвалидности и выдачей подобных документов заведует жена врача, который меня оперировал в Мурманске (видимо, круговая порука), это оказалось очень непросто. Она попросту издевалась надо мной, по моим ощущениям. Меня, что называется, гнобили, по больнице за мной ходил конвоир, следил. Почему так? Потому что если я получу инвалидность, то это — прямое доказательство вины врача, тем более, в больнице  уже к тому времени поняли, что я написала заявление в прокуратуру и милицию. И жена врача, разумеется, не хотела, чтобы я получила справку об инвалидности».

Дома Ольга была недолго, всего 3 месяца. Заключение комиссии, в которой написали о больших улучшениях здоровья и о том, что она идет на поправку, молодой женщине не дали даже прочесть. И ровно через месяц Ольга опять попадает в больницу в тяжёлом состоянии.

Ольга: «Я им жалуюсь, что мне плохо, что у меня поднялась температура, а они настаивают на взвешивании и сдачи анализов. В то же время я пыталась подать на апелляцию по инвалидности, но меня не стали даже слушать, потому что в справке написано, что у меня улучшения. В какой-то момент мне стало нестерпимо плохо, я вызвала скорую помощь, и меня на скорой привезли в эту же самую больницу. Я уже была с подругой, потому что с момента подачи заявления в прокуратуру везде уже ходила со свидетелями. Врач мне предложил принять но-шпу и идти домой. Я при враче позвонила в Санкт-Петербург. Петербургский врач в голос орал, что мой мурманский врач – тупой, что при таких показателях анализов, как у меня, требуется срочная госпитализация. Но меня отправили домой. Температура поднялась под 40, и ночью скорая помощь опять привезла меня в больницу. Тогда уже моя мама обратилась в Москву в «Федеральное медико-биологическое агентство». Лишь только после этого врач примчался в 4 утра в больницу, и нашёл билеты в Петербург на самолёт, и даже дал в сопровождение заведующего отделением. Потом этот заведующий признался, что очень испугался со мной лететь — он не знал, что со мной делать в такой ситуации: он меня нёс на руках всю дорогу, потому что я не могла сама идти, не отпускал ни на минуту, переживал, сочувствовал. В аэропорту в медсанчасти меня не допускали в самолет, сказали, я — не транспортабельна. Я очень благодарна моему сопровождающему – он так яростно ругался, что он мой врач, что он за меня отвечает, что я могу умереть – и нас пустили. Он – благородный человек, — пока не сдал меня лечащему врачу в Петербурге, от меня ни на шаг не отходил. Я ему действительно очень благодарна.

И в ЦМСЧ №122 меня в очередной раз срочно прооперировали. Доктор  Виктор Николаевич Горбачёв успел вовремя и не позволил мне умереть и моим детям остаться без матери. Операция была уникальная — врач в срастающемся протоке установил 4 стента, которые не позволяли ему срастаться, ведь если он срастётся — я умру. А чтобы заменять стенты внутри протоков, мне сделали дренаж посреди живота на год, через который  впоследствии каждые 1- 2 мес происходила замена стентов.  Да, я осталась инвалидом, но Я — ЖИВА».

Читайте в продолжении — как Ольга, оказавшись инвалидом, выходила из депрессии, как стала известной в определенных кругах и чему ее научила эта болезнь.

Беседовала Гюна Смыкалова

______________________

* здесь и далее — фамилии врачей по просьбе героини статьи не указываются.